История Вавилона продолжается! Виктор и Юрий, Отабек и Юра, Марго, Юри, вавилонский свиток, неизвестная метка, очередная смерть, и среди всего этого бедлама — молодой Юрий Никифоров, потерявшийся в чужой лжи и собственном предназначении.
Автор: O.Kiro
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Пэйринг и персонажи: Виктор Никифоров/Юри Кацуки, Отабек Алтын/Юрий Плисецкий, Юрий Плисецкий/Виктор Никифоров
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Мистика, AU, Songfic, ER (Established Relationship), Соулмейты, Дружба
Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика, ОМП, ОЖП, Underage, UST, Смерть второстепенного персонажа, Элементы гета
Размер: планируется Миди, написано 6 страниц, 2 части
Статус: в процессе
Саундтрек к фанфику — The Cardigans "My Favourite Game"
www.amalgama-lab.com/songs/c/cardigans/my_favou...Лайк автору сюда - ficbook.net/readfic/6772690Глава 2
A is for Abomination
Лёгкая дрожь, окутывающая со всех сторон, тело отказывается просыпаться, но что-то продолжает его трясти. Землетрясение, что ли? Сонное сознание не в состоянии анализировать происходящее. Через «не хочу» Юра всё же открывает глаза и видит нависшего над ним отца.
— Юри, какого… — бурчит он неразборчиво и старается зарыться с головой под подушку.
— Вставай, давай, Юра, нам пора, — тот уже давно привык, что «папой» в этой семье называют только Виктора. — Юра, — и снова начинает трясти подростка, — вставай, одевайся.
Младший что-то фыркает и вновь погружается в дрему. Ровно до того момента, как с него не стягивают одним рывком одеяло, а затем и подушку. От неожиданности он даже подскакивает на кровати в сидячее положение и с удивлением смотрит на Юри, который ни разу в жизни не смел прервать сон любимого сынка, тем более таким способом. На языке вертится: «С ума сошёл?», «Иди нахер!», «Отвали!» и «Дай поспать, сука!», но слова застревают в горле. Юри выглядит странно и глаза у него тоже какие-то странные, даже сложно подобрать подходящее слово, просто он сейчас другой, будто и не его отец вовсе. Под непривычно холодным цепким взором старшего Юра подбирается и тут же передёргивает плечами, пытаясь скинуть оцепенение.
читать дальше — Встаю я, — получается даже обиженно, но ему не до этого.
Уже из ванной он выкрикивает так, чтобы прибирающий в комнате постель Кацуки услышал:
— А папа где?
— Занят, — вроде довольно громко, но всё равно удивительно сдержанным тоном отзываются в ответ.
— Занят, — глухо повторяет уже только для себя Юрий и наклоняется над раковиной, чтобы умыться. — Как всегда.
Неприятные размышления на тему вечного отсутствия Виктора дома развевают другие, связанные со столь ранним подъёмом. Судя по тому, что он успел заметить через окно по пути в ванную, сейчас должно быть около четырёх часов утра. И что за хрень тут творится? В свою комнату Юра возвращается с чётким намерением выяснить всё, но не успевает даже раскрыть рта, как ему вручают в руки дорожную сумку, явно не наспех собранную, а заранее приготовленную, и, перехватив сзади за плечи, выводят из спальни, провожая по лестнице к самому выходу. Обалдев от происходящего, он даже и не пытается сопротивляться или возмущаться, даже обувается самостоятельно и ждёт, пока Юри выключит свет в прихожей, а затем запрёт входную дверь. Они вместе направляются к гаражу, сваливают каждый свою сумку в багажник и Кацуки садится за руль, дожидаясь, когда сын опустится на соседнее кресло и пристегнётся.
Их дом, равно как и город, остаются позади, но никто из присутствующих не рискует нарушить тишину, пока Юрию не надоедает и он тянется включить радио. Отец не возражает, потому он долго рыскает по станциям, подозревая, что в родительской машине из музыки сплошное попсовое старьё или — боги упаси! — классическая музыка, которая и без того засела у него в печёнках. На счастье попадается довольно неплохая композиция в стиле инди-рок и Юра расслабляется в кресле, исподволь наблюдая за сосредоточенным мужчиной подле. Хочется спросить, узнать, выяснить, но вместе с тем… Он ощущает нечто странное… Вину? Наверняка. Скорее всего Юри просто хочется провести время со своим бестолковым сыном за каким-то не менее бестолковым занятием, которое он непременно считает очень модным и крутым. Никифоров издаёт тихий смешок, прижимаясь виском к мягкой обивке кресла и глядя на стремительно меняющийся пейзаж за окном.
«Странно, Юри ведь совершенно не умеет ездить быстро, все эти правила… Ограничения…», — тихий зевок: «…но почему сейчас так гонит…» Мысль даже не успевает сформироваться окончательно, когда он засыпает.
***
Сквозь сон Юра слышит ругань. Что удивительно — на японском. Голос, который кого-то отчитывает, злой и непоколебимый, даже грубый. Несколько раз звучит его имя, а нет… Не его.
— Помнишь Юрио? Хочешь, чтобы это повторилось?
Что же должно повториться? Он не знает, а голос замолкает на некоторое время и затем этот кто-то смутно знакомый — посторонний? — буквально чеканит слова:
— Мне плевать, что ты думаешь. Я не позволю угробить жизнь нашему сыну.
Юра усмехается сквозь сон, он знает, кому принадлежит голос, но ведь этого не может быть, верно? Его отец никогда не стал бы так разговаривать, да ещё и игнорировать чужое мнение, уж тем более мнение Виктора. Чушь, приснилось. Он ёрзает на месте, умещаясь поудобнее и вновь проваливается в сон.
***
В этот раз он просыпается самостоятельно и только потому, что становится слишком жарко, несмотря на приоткрытое окно. Юра потягивается насколько это возможно, оглядывается и не замечает Кацуки в машине, да и вообще в пределах видимости. Он открывает дверь, выбирается наружу, разминая затёкшие мышцы и внимательно осматривает улицу. Тут они уже когда-то бывали всей семьёй… Нью-Йорк? Тонкая светлая бровь выразительно изгибается, а губы наоборот сжимаются в тонкую линию, ох и не нравится ему это. Юра рассматривает витрины, прислонившись к капоту, пока не натыкается взглядом на кафе через дорогу, где чуть дальше от окна он различает привычный силуэт. Фыркнув и засунув руки в карманы, медленным вальяжным шагом Никифоров направляется в ту сторону. Толкает носком обуви дверь, буквально вплывает в помещение навстречу отцу и, только приблизившись, понимает, что тот не один. За столом с Юри спиной к нему сидит кто-то ещё. «Изменяем?», — вмешивается язвительно внутренний голос.
Кацуки вздрагивает, едва завидев сына, даже встаёт, а тот другой — ноль внимания. Юра обходит столик, становясь нарочито посередине между изменщиками, и нахально протягивает:
— Ну?
Юри копошится, открывает рот, резко его захлопывает, вновь приоткрывает губы, но ему явно никто не собирается помогать. Наконец он берёт себя в руки.
— Юра, познакомься, это… — странная заминка в речи. — Это Нил.
Только теперь Юра и позволяет себе обратить внимание на незнакомца. И теряется. Внутри всё замирает, а сердце ухает вниз. Красивый, очень красивый. Эти тёмные волосы, кривая усмешка, тонкая бледная кожа, а глаза… Юра готов поклясться, что никогда и ни у кого не видел таких удивительных глаз, словно подёрнутых дымкой, но при этом ярких, выразительных, необычайного орехового оттенка. Этот человек уже его раздражает.
— Нил — это как любовник? — правильно, надо держать марку, а Юри тут же вспыхивает, как будто его оскорбили, но, что поражает особенно, кидается защищать этого мужчину.
— Не смей, — выходит слишком строго. — Нил — специалист, и замечательный друг.
— Хорошо же вы дружите втайне от отца, — и кто его тянет за язык только, но удовольствие наблюдать замешательство второго родителя ни с чем не сравнимо. — Неужели в кои-то веки решился порвать с ним?
Юра тянет улыбку, получается вымученная ухмылка. Он подтаскивает стул от соседнего столика, ставит спинкой вперёд, оседлав его, скрещивает руки перед собой и продолжает ухмыляться. А у Кацуки кровь от лица отхлынула, в гроб и то румянее кладут. Он обессиленно оседает на своё место и поднимает взгляд на этого Нила, просящий такой, замученный. Сбоку раздаётся смешок, привлекая Юру к проклятому незнакомцу — тот впервые с его прихода проявляет признаки жизни. Нил тянется к пачке сигарет на столе, обхватывает губами одну прямо из упаковки, вытягивает, подносит зажигалку, прикуривает… В этот момент Юра чётко решает для себя — никогда больше не курить. Просто потому что у Нила это выходит так… Так сексуально, естественно, кажется, что сигарета — продолжение него, и эти глаза, препарирующие душу сквозь толщу дыма. Нет, определённо, больше никогда.
Его гипнотизируют, его увлекают, затягивают в самые глубины, вытаскивают наружу все тайны. Вот он — Юрий Никифоров — открытая книга перед до дрожи, до мурашек странным мужчиной. Он всегда считал себя уникальным, но — чёрт побери! — что не так с этим человеком?! Юра отводит глаза, лишь бы не смотреть на Нила, но его тяжёлый взгляд давит на тонкие плечи, да так, что приходится стиснуть зубы и молчать. Сохранять тишину и хотя бы видимость покоя, пока не прекратит, но вместо этого Нил решает добить его, заговорив:
— Покажи.
— Что показать? — Юра сглатывает, не желая вновь пересекаться лицом к лицу.
— Метку свою покажи, — терпеливо поясняет Нил, и это требование доводит до кипения в считанные секунды. Загнанный дикий зверь исчезает, на его месте снова нахальный и раскрепощённый подросток.
— А нахуя? — он поднимает голову, но старается сфокусироваться на стенке за головой брюнета.
— Юра! — дёргается Кацуки, возмущённый поведением сына.
— Что? — тот хмыкает, пожимая плечами. — Я просто высказал своё мнение.
Юри едва не задыхается, уже краснея, сжимает пальцами край стола и почти незаметно подрагивает.
— Не смей выражаться, тем более на людях.
Подросток уже намеревается вновь послать сердобольного родителя, когда их препирательства прерывает всё тот же ледяной голос:
— Жить хочешь? Нормально жить, а не пускающим слюни дебилом в закрытой палате для особо буйных?
— Какая мерзость, — всё, что получается ответить. Потому что сказанные Нилом слова не похожи на ложь, слишком уверенно произнесены, будто он не просто знает, а уверен.
— Ты даже не представляешь, — оскалившись, мужчина тушит сигарету и поднимается. — Пойдёмте, тут недалеко.
